Криминальное стирание: взаимодействие трансгендерных мужчин и американской системы уголовного правосудия

Автор: Элиас Лоулет

Перевод: Амин Хайров

В современном США мало какие группы подвергаются насилию и дискриминации так часто, как трансгендерные люди. Согласно Национальному исследованию трансгендерность дискриминации (NTDS), 78% респондентов подвергались травле в школе, 90% - на работе, а 63% сталкивались с серьезными случаями дискриминации (Грант и др., 2011). Хотя трансгендерные люди далеко не новое явление, только недавно они стали предметом академических исследований, основанных на строгих методах. Эти исследования выявили устойчивый и пагубный уровень дискриминации, который становится еще более жестким с учетом пересечения расы, социального класса и сексуальной ориентации. На данный момент лишь небольшое количество исследований было проведено в отношении трансгендерного населения и системы правоохранительных органов/уголовного правосудия в США. Однако существующие исследования предполагают, что трансгендерные люди чаще взаимодействуют с полицией и чаще оказываются в заключении по сравнению с цисгендерными людьми (Stotzer, 2014). Большинство проведенных исследований объединяют всех трансгендерных людей, небинарных, гендернонеконформных, лесбиянок, геев и бисексуалов в монолитное ЛГБТ-сообщество. Однако специфические проблемы, с которыми сталкиваются трансгендеры, часто отличаются от тех, с которыми сталкиваются геи и лесбиянки. Более того, опыт трансгендерных мужчин и женщин принципиально различен, особенно в медицинских, юридических взаимодействиях. Данное исследование предполагает, что трансгендерные мужчины в системе подвержены виктимизации со стороны правоохранительных органов, тюремного персонала и других заключенных по очень специфическим причинам.

Большинство исследований трансгендерного населения и системы LECJ сосредоточены на потребностях и факторах риска, связанных с трансгендерными женщинами. Хотя текущая литература поддерживает идею о том, что трансгендерные женщины, особенно темнокожие трансгендерные женщины, находятся в крайне высоком риске ареста и виктимизации в системe, трансгендерные мужчины также сталкиваются со статистически значимыми рисками. NTDS показывает, что трансгендерных мужчин арестовывают чаще, чем цисгендерных мужчины или женщин (те, чья гендерная идентичность совпадает с полом, назначенным при рождении), и что трансгендерные мужчины подвержены большему риску необоснованных арестов. Это говорит о том, что существуют факторы, которые могут создавать больший риск для трансгендерных мужчин при взаимодействии с сотрудниками.

Кроме того, факторы риска, приводящие к более частым арестам трансгендерных женщин, также статистически значимы для трансгендерных мужчин (Grant et al., 2011), и проблемы, с которыми они сталкиваются после заключения, хотя и отличаются, несут в себе многие из тех же рисков (Stotzer, 2014). Исследования по этой теме, хотя и немногочисленные, предполагают, что трансгендерные мужчины, взаимодействующие с системой LECJ(Law Enforcement/Criminal Justice), имеют специфические юридические, медицинские и психологические потребности, которые в настоящее время игнорируются или неправильно понимаются. Для того чтобы лучше понять риски, с которыми сталкиваются трансгендерные мужчины в системе уголовного правосудия, и создать более эффективные методы их уменьшения, необходимо провести больше исследований о трансгендерных мужчинах-заключенных.

Критика доступной литературы

Терминология

Слово "трансгендер" относится к широкой категории, включающей в себя огромное разнообразие идентичностей, выражений и способов быть в этом мире (Girshick, 2011). В самом широком смысле оно может относиться к любому, кто пересекает границы гендера своим телом, выражением или идентичностью. Поскольку это в первую очередь обзор уже проведенных исследований, для целей данной работы "трансгендер" будет относиться к людям, чья гендерная идентичность и/или гендерное выражение отличается от пола, назначенного при рождении.

"Трансгендерные мужчины" будут относиться к людям, которые были женщинами при рождении, но теперь живут с мужской идентичностью и внешностью, а "трансгендерные женщины" - к людям, родившимися мужчинами, но теперь живущим с женской идентичностью и внешностью. "Цисгендерные" будут относиться к тем, для кого их назначенный пол и гендерная идентичность совпадают. "Гендернонеконформные" будут относиться к людям, которые одеваются, говорят или действуют иначе, чем социальные ожидания для их назначенного пола, но не идентифицируют себя как трансгендерные. Кроме того, под зонтиком термина "трансгендер" существуют различные идентичности, выходящие за рамки мужских или женских идентичностей. Для целей данной работы эти идентичности будут описываться как небинарные, за исключением случаев, когда участник исследования сам идентифицирует себя иначе. Хотя большинство исследований, основанных на поле, делится на четкие бинарные категории мужского и женского, эти категории не охватывают специфический опыт тех, кто в это описание не входит. 

Исследователи по-разному подходили к обработке этой неопределенности в своих исследованиях. В обзоре литературы "Law Enforcement and Criminal Justice Personnel Interactions with Transgender People in the United States" (Взаимодействие правоохранительных и судебных органов с трансгендерными людьми в Соединенных Штатах), многие рассмотренные работы используют термин "трансгендер", хотя в выборке присутствовали только трансгендерные женщины. В других исследованиях также были включены трансгендерные мужчины, однако их количество в выборке было настолько мало, что нельзя было сделать обоснованных обобщений. Ребекка Стотцер, доцент Гавайского университета, попыталась создать всесторонний обзор литературы, охватывающий доступные исследования взаимодействий трансгендерных лиц и системы правоохранительных органов и уголовного правосудия. Из 33 работ, рассмотренных Стотцер, только 12 включали трансгендерных мужчин, и в большинстве из них выборка составляла менее 20% от общего числа участников исследования. Лишь одно исследование было сосредоточено исключительно на трансгендерных мужчинах: "Out of Compliance: Masculine-Identified People in Women's Prisons" (Нарушение соответствия: люди с мужской идентичностью в женских тюрьмах) Гиршика (2011). Кроме того, у исследователей и политиков, похоже, возникла некоторая путаница в том, как точно описывать своих участников. Например, в отчете Human Rights Watch за 2006 год цитата о ужасах нахождения в мужской тюрьме была приписана трансгендерному мужчине, который был специально описан в исследовании как "FTM" (женщина, перешедшая в мужчину). Дальнейшие исследования показали, что этот заключенный на самом деле был трансгендерной женщиной, которую поместили в мужскую тюрьму из-за её физического пола. Дополнительная путаница возникла в нескольких исследованиях из-за неправильно использованных местоимений и очевидных недоразумений в терминах "трансгендерный мужчина" и "трансгендерная женщина". Для любого исследователя правильное обозначение исследуемых объектов является принципиально важным в ходе строгого научного исследования. Если исследователь не смог достаточно хорошо понять своего объекта, чтобы адекватно его описать, такое исследование не может считаться надежным.

Недостаток данных о трансгендерных заключенных

Хотя официальные эпидемиологические исследования, касающиеся распространенности трансгендерности в Соединенных Штатах, не проводились, отчет Цукера и Лоуренса за 2009 год предполагает, что американское трансгендерное население имеет статистическую значимость. По данным исследования, проведенного Институтом Уильямса при Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, трансгендерные люди составляют 0,5% взрослых американцев в возрасте от 18 до 64 лет, что составляет около 700 000 человек по всей стране (Гейтс, 2011). Несмотря на относительно небольшое количество этой популяции, имеющиеся данные свидетельствуют о том, что доля трансгендерных заключенных в системе уголовного правосудия высока.

Тем не менее, тюремные администрации, похоже, недооценивают точное количество трансгендерных заключенных. Например, когда доктору Лори Кёлер было предложено оказывать медицинскую помощь заключенным в исправительном учреждении Калифорнии в Вакавилле, предполагалось, что она будет лечить от 10 до 15 трансгендерных пациентов в любой момент времени. Однако за первые шесть лет своей практики она приняла около 3000 трансгендерных пациентов (Хауэлл, 2009). Потребность в медицинской помощи, специально ориентированной на трансгендерных людей, была недооценена на несколько тысяч пациентов. Кроме того, данные NTDS показали, что, хотя в общей популяции уровень заключения под стражу составляет 2,7%, среди респондентов опроса этот показатель составляет 16%. Расовые факторы создают еще большее неравенство; хотя среди афроамериканских мужчин уровень заключения составляет 16%, среди афроамериканцев-трансгендеров этот показатель составляет 47% (Грант и др., 2011). В совокупности эти данные свидетельствуют о том, что число трансгендерных заключенных не пропорционально численности трансгендерного населения.

Более того, тюремные администрации, похоже, недооценивают количество трансгендерных заключенных в своих тюрьмах или уровень медицинской помощи, необходимой этим заключенным. Хотя эти данные дают представление о количестве заключенных трансгендеров в США, не существует конкретных данных о точном количестве трансгендерных заключенных, числе арестов или количестве зарегистрированных преступлений, совершённых против трансгендерных заключённых со стороны персонала и других заключённых. Это частично связано с системами классификации, используемыми для вновь прибывающих заключенных, и способами сбора данных о личности во время процесса заключения. После ареста заключённые обычно размещаются в тюрьмах и классифицируются по статусу их гениталий, независимо от их юридического пола, времени, проведённого на гормональной терапии, или времени, проведённого в поле, отличном от назначенного при рождении (Пик, 2003). Кроме того, гендерная идентичность не учитывается в федеральной статистике преступлений, что означает, что все трансгендерные идентичности и преступления, связанные с транс людьми, стираются из учета (Стотцер, 2009).

Несмотря на эти трудности, отслеживание трансгендерных или гендерно неконформных популяций в тюрьмах может быть затруднено из-за ошибок в ведении записей. Для трансгендерных мужчин и гендерно неконформных людей в женских тюрьмах мужские имена часто вообще не фиксировались, что приводило к их стиранию из учета (Эммер, Лоу и Маршалл, 2011). Стирание трансгендерных идентичностей создало множество проблем, включая отсутствие достоверных статистических данных и эпидемиологической информации, что привело к снижению возможности разработки актуальной политики или даже доказательства необходимости такой политики (Питерсон и Панфил, 2014; Симопулос и Хин, 2014). Хотя само по себе стирание является отрицательным следствием этих практик, они также затрудняют работу исследователей, пытающихся получить доступ к популяциям трансгендерных заключенных. Если мужские имена и идентичности заключенных не фиксируются, невозможно узнать, сколько трансгендерных мужчин находится в конкретной тюрьме, что затрудняет определение нужных для исследований учреждений.

Исследование Валери Дженнес:

Валери Дженнес, профессор кафедры криминологии, права и общества Калифорнийского университета в Ирвайне, собрала обширные данные о трансгендерных заключенных в мужских тюрьмах Калифорнии по поручению Департамента исправительных учреждений и реабилитации Калифорнии (CDCR). Это исследование было заказано после громкого судебного дела, возбужденного трансгендерной женщиной-заключенной, которая многократно подвергалась жестокому сексуальному насилию в тюрьме Фолсом. В связи с обстоятельствами этого дела CDCR согласился профинансировать исследование и предоставил "неограниченный доступ" к своим тюрьмам (Дженнес, 2014). Полученные в ходе этого исследования данные были использованы для публикации нескольких статей и будут продолжать использоваться в будущем.

Это исследование создает шаблон для будущих национальных исследований, которые могут быть использованы для получения точной и детализированной картины того, с чем сталкиваются трансгендерные заключенные как в государственных, так и в федеральных исправительных учреждениях. Однако исследование Дженнес касается только трансгендерных женщин в мужских тюрьмах. Для более глубокого понимания проблем, с которыми сталкиваются все трансгендерные люди в системе LECJ, будущие исследования должны охватить трансгендерных мужчин в женских тюрьмах с такой же глубиной и точностью, как это было сделано в исследовании Дженнес.

Нехватка данных о трансгендерных мужчинах-заключенных:

Хотя данных о трансгендерном населении в целом немного, а о трансгендерных заключенных еще меньше, данные, касающиеся конкретно трансгендерных мужчин-заключенных, почти отсутствуют. Согласно данным Национального исследования трансгендерной дискриминации (NTDS), 10% трансгендерных мужчин-респондентов сообщили, что были арестованы, по сравнению с 4,9% в общей популяции (Грант и др., 2011).

Немногие исследования, которые изучали уровень арестов как трансгендерных мужчин, так и трансгендерных женщин, дали смешанные результаты: некоторые из них указывают на слегка более высокий уровень арестов среди трансгендерных женщин, в то время как другие сообщают о примерно равных данных для всех трансгендерных людей (Стотцер, 2014). Для более полного понимания частоты арестов и заключения трансгендерных мужчин необходимо собрать больше данных на национальном уровне.

Большая часть информации в литературе относится либо к бывшим трансгендерным мужчинам-заключенным, либо к тем, кто был арестован, но не задержан. Исследование Гиршика 2011 года является единственным источником, охватывающим заключенных с мужской идентичностью в женской тюрьме, но исследователь не указывает, как ей был предоставлен доступ к этой популяции. Кроме того, хотя все участники идентифицируют себя как мужчины или имеющие мужскую гендерную идентичность и все имели женский пол при рождении, используемые ими слова для определения своих идентичностей различаются. Четверо участников сами идентифицировали себя как трансгендеров, транс (сокращение от трансгендер) или как мужчин, застрявших в женском теле (распространенный термин для описания опыта трансгендерных мужчин). Хотя это многообразие идентичностей может сбивать с толку, Гиршик включила язык, используемый самими заключенными, чтобы уважать их самоопределение. Исследование было качественным и сосредоточено на интервью с участниками, которые в то время были заключенными в женских тюрьмах Калифорнии. Несмотря на малый размер выборки, это единственное исследование такого рода, и поэтому оно будет довольно часто цитироваться в оставшейся части статьи.

Оставшиеся данные, которые можно собрать, в основном разбросаны по исследованиям трансгендерного населения в целом, и размеры выборки довольно малы (Стотцер, 2014). Хотя есть несколько исследований, касающихся конкретно трансгендерных мужчин, выборки преимущественно состоят из белых людей, с высшим образованием и мужественно выглядящих. Это связано с методологией, которая в значительной степени полагается на выборки, собранные на национальных конференциях, где участники, скорее всего, будут хорошо образованными, белыми и с высоким социально-экономическим статусом (Форши, 2008). Такой тип выборки исключает многие факторы риска ареста, включая этническую принадлежность, социально-экономический статус и уровень образования (Грант и др., 2011).

Синтез доступных исследований оставляет много вопросов и мало ответов. Он предполагает, что трансгендерные мужчины сталкиваются с проблемами в системе LECJ, которые одновременно схожи и сильно отличаются от тех, с которыми сталкиваются трансгендерные женщины, но для разбора этих проблем и их эффективного решения необходимо провести дополнительные исследования. До тех пор, пока не будет проведено больше исследований, рекомендации по изменению политики не будут завершенными.

Оставшаяся часть статьи будет посвящена анализу проблем, с которыми сталкиваются трансгендерные мужчины при взаимодействии с системой LECJ, факторов, которые ставят их под высокий риск ареста и заключения, а также способам подхода и решения этих проблем.

Трансгендерные мужчины и система LECJ:

Факторы риска до контакта:

Чтобы понять конкретные риски, с которыми сталкиваются трансгендерные мужчины при взаимодействии с персоналом LECJ, необходимо сначала понять факторы, предшествующие этому контакту

Несколько исследований показали, что трансгендерные мужчины вне системы LECJ подвержены высокому риску как физического, так и сексуального насилия. Это насилие начинается рано. В исследовании Виттена и Эйлера 1999 года "Преступления на почве ненависти и насилие против трансгендерных людей" один трансгендерный мужчина-респондент сказал просто: "Люди пытались убить меня с детства". Эта цитата сама по себе весьма выразительна, но она подтверждается данными NTDS, согласно которым 78% участников сообщили о преследованиях и травле в классах K-12, причем 35% сообщили о физическом насилии, а 12% о сексуальном насилии (Грант и др., 2011). Хотя некоторые исследования утверждают, что трансгендерные девушки-ученицы сообщили о более высоких случаях нападений, респонденты среди трансгендерных парней-учеников сообщили о более высоком уровне преследования и травли. Согласно Виттену и Эйлеру, трансгендерные дети подвергаются насилию чаще, чем их цисгендерные сверстники (1999). Изнасилование и другие формы сексуального насилия являются огромными проблемами среди трансгендерных популяций. Некоторые исследования выявили схожие уровни как физического, так и сексуального насилия среди трансгендерных мужчин и трансгендерных женщин (Ломбарди и др., 2002; Теста и др., 2012), при этом насилие совершают незнакомцы, полицейские, знакомые и близкие родственники (Теста и др., 2012). Значительная часть этого насилия может быть связана со стигмой, предвзятостью и дискриминацией, с которыми сталкиваются трансгендерные люди в современном обществе, что NTDS описывает в своем названии как "несправедливость на каждом шагу" (Грант и др., 2011).

Из-за контроля и власти которую имеют при себе работники правоохранительной системы шансы стигматизации и насилия для трансгендерных людей значительно повышается в условиях тюрьмы. 

Это насилие приводит к ряду негативных последствий для трансгендерных людей, которые в конечном итоге могут привести к более высокому уровню заключения. Когда трансгендерные люди подвергаются насилию из-за своей гендерной идентичности или внешности, они с большей вероятностью бросают школу, занимаются рискованным поведением, таким как курение или злоупотребление наркотиками и алкоголем (Testa et al., 2012), испытывают бездомность (Lombardi et al, 2002), живут в бедности, совершают попытки самоубийства (Testa et al., 2012) и сталкиваются с многими другими негативными последствиями (Grant et al., 2011). Дополнительно, данные Национального исследования дискриминации трансгендерных людей (NTDS) показывают, что многие разные факторы способствуют негативным последствиям для трансгендерных людей, что напоминает эффект домино. Например, 26% респондентов сообщили о потере работы из-за их гендерной идентичности, а 47% — о негативных последствиях на работе, таких как отказ в продвижении по службе (Grant et al., 2011). Потеря работы привела к крайне негативным последствиям, таким как необходимость участия в теневой экономике, продажа наркотиков или участие в секс-работе. Хотя трансгендерных женщин стереотипно видят в роли секс-работниц, аналогичный процент трансгендерных мужчин сообщил об участии в секс-работе или продаже наркотиков (Sevelius, 2009). Из-за криминализации теневых экономик, те, кто участвует в секс-работе или продаже наркотиков, с большей вероятностью подвергаются аресту, а трансгендерные люди, у которых не получается выглядеть достаточно похожими на пол к которому они стремятся, могут быть более заметны, что может привести к более частому контакту с правоохранительными органами (LECJ).

Кроме того, трансгендерные мужчины другого цвета кожи сталкиваются с повышенными рисками ареста и заключения, чем белые, из-за расовых предрассудков и практики профилирования со стороны правоохранительных органов. Трансгендерные мужчины сообщали о повышенном внимании со стороны правоохранительных органов после начала перехода (Dozier, 2005), и в единственном исследовании, посвященном трансгендерным мужчинам в женской тюрьме, 20 из 22 участников идентифицировали себя как представители этнического меньшинства (Girshick, 2011). В выборке NTDS афроамериканские респонденты значительно чаще подвергались полицейским преследованиям, нападениям и предвзятости (Grant et al., 2011). Трансгендерные мужчины другого цвета кожи сталкиваются с большим риском контакта с правоохранительными органами просто из-за цвета их кожи, и этот риск увеличивается, если они не соответствуют гендерным нормам, не воспринимаются внешне как мужчины или по ним можно понять, что они трансгендеры (Grant et al., 2011). Будущие исследования должны сосредоточиться на уникальных аспектах опыта транс-мужчин и не белых транс мужчин с правоохранительными органами, как внутри, так и вне тюремной среды.

Контакт с правоохранительными органами (LECJ)

Трансгендерные люди подвержены большему риску контакта с правоохранительными органами, и когда такой контакт происходит, трансгендерные мужчины, часто не начавшие трансгендерный переход, сталкиваются с конкретными рисками, основанными на мизогинии и принятых нормах гендерного выражения (Witten & Eyler, 1999).

Национальное исследование дискриминации трансгендерных людей (NTDS) подчеркивает один конкретный случай, связанный с человеком, идентифицирующим себя как мужчину:
«Я не воспринимался как мужчина, но по мне явно было видно, что я довольно мужественный. Это было в ночном клубе. Я поцеловал свою девушку в щеку. [...] Охранник поднял меня и потащил к двери, открыл дверь ногой и выбросил меня за дверь ночного клуба. Я покатился по земле и увидел трех полицейских, стоящих надо мной. Один из них сказал: "У нас тут проблемы?" Охранник ответил: "Проблема в том, что эта чертова пидораска должна узнать, что значит быть с мужчиной". Все они начали смеяться. "Я мог бы показать ей", — сказал один из полицейских. В этот момент мои друзья ворвались в дверь и велели мне бежать. Я с трудом встал на ноги и чудом избежал рук полицейских. "Чертовы лесбухи! Не возвращайтесь сюда, если не хотите получить!" — кричал один из полицейских, пока мы убегали».

Этот инцидент позволяет исследовать различные пересечения, с которыми сталкиваются трансгендерные мужчины, не воспринимающиеся внешне как мужчины. Во-первых, охранник воспринял респондента как лесбиянку и отреагировал на него гомофобией и насилием. Это похоже на сообщения о переживаниях трансгендерных мужчин в женских тюрьмах, где строго контролировалось гендерное выражение и женская идентичность предполагалась на основе физических половых характеристик. Полицейские (по-видимому, мужчины) продолжили обсуждать изнасилование респондента, чтобы "исправить" его предполагаемую гомосексуальность. То, как респондент определял свой гендер, не имело никакого значения для того, как с ним обращались. Действия сотрудников правоохранительных органов в этом случае выявляют огромное количество мизогинии, сопряженной с социальным наказанием за то, что они воспринимали как гендерное несоответствие.

Хотя в выборке NTDS было показано, что трансгендерные женщины чаще подвергаются арестам или тюремному заключению из-за предвзятости, также отмечается, что трансгендерные мужчины сталкиваются с большим количеством неуважительного обращения и домогательств со стороны сотрудников правоохранительных органов, а также с равным количеством физического насилия (Grant et al., 2011).

Хотя эти статистические данные полезны для общего представления об опыте трансгендерных мужчин в контакте с правоохранительными органами, необходимо больше исследований, чтобы понять, какие именно виды домогательств и насилия они испытывают и как это соотносится с отчетами трансгендерных женщин.

Уровень комфорта, который респонденты испытывают при обращении в полицию, также оказался неожиданно низким: только 28% трансгендерных мужчин чувствовали себя комфортно, обращаясь за помощью в полицию, по сравнению с 43% трансгендерных женщин (Grant et al., 2011). Исследования предполагают, что это расхождение может быть отчасти связано с пересечением институционализированного мизогинии и экстремального акцента на гендерные роли, присущего полицейской деятельности (Girshick, 2011; Stotzer, 2014; Wall, 2014).

Расовая идентичность и социо-экономическое положение участников также играют важную роль в негативном и неуважительном отношении к ним со стороны правоохранительных органов. В выборке NTDS 44% респондентов, живущих в крайней бедности (менее $10 000 в год), сообщили о неуважительном отношении со стороны полиции; 18% из тех, кто зарабатывает более $100 000 в год, сообщили о таком же отношении. Кроме того, азиатские, чернокожие, латиноамериканские и респонденты смешанных рас сообщили о проценте неуважительного обращения от 44% до 47%. темнокожих респондентов и респондентов смешанных рас сообщили о чрезвычайно высоком уровне домогательств и насилия со стороны полиции — 38% и 36% соответственно, по сравнению с 18% среди белых респондентов и 22% в общей выборке (Grant et al., 2014). Отчет NTDS не разделяет эти данные по пересечениям расы и гендера для трансгендерных мужчин, но с учетом пересеченной природы стигматизированных идентичностей стоит изучить конкретный опыт темнокожих, ВИЧ-положительных, малообразованных и бедных трансгендерных мужчин.

Несколько исследований показали очень низкие уровни сообщения о преступлениях среди трансгендерных людей. Stotzer (2014) обобщает несколько исследований, которые выявляют тот же феномен, где трансгендерные люди сообщают о преступлениях на очень низком уровне, от 9% до 51%. Хотя очень мало исследований детально изучают причины такого недоучета, некоторые установили общую некомфортность трансгендерных людей в общении с правоохранительными органами. Witten и Eyler (1999) предположили, что недоучет связан с восприятием того, что ничего сделано не будет, как в нашумевшем случае с Брендоном Тиной. Тина сообщил о своем изнасиловании в полицию, но ничего не было сделано. Через неделю преступники убили Тину и двоих его друзей. Еще одной причиной недоучета является страх повторной виктимизации; пострадать от домогательств от самих полицейских, которые должны их защищать (Stotzer, 2014). Кроме того, явление "walking while trans" - когда офицер арестовывает трансгендерного человека за без причины, даже если человек не занимается какой-либо незаконной деятельностью, еще больше подрывает доверие, которое трансгендерные люди могут иметь к системе (Shay & Strader, 2012). Плохое обращение со стороны правоохранительных органов привело к недоверию трансгендерных людей к системе, что означает, что преступления против них часто остаются незафиксированными.

Необходимы дополнительные исследования, чтобы понять, как происходит контакт между трансгендерными мужчинами и сотрудниками правоохранительных органов. Хотя мизогиния и гетеросексизм окрашивают взаимодействия для не пасующих (пасс - возможность воспринимать обществом как мужчина, не пасующий транс мужчина - транс мужчина, который не видится обществом как мужчина) трансгендерных мужчин, эти факторы могут также затрагивать трансгендерных мужчин, которые пассуют. Такие мужчины неизбежно будут раскрыты в процессе и потенциально подвергнуты опасности со стороны самих сотрудников правоохранительных органов или других заключенных. Один из респондентов NTDS сказал: "Меня недавно арестовали, и офицер счел нужным объявить всей тюрьме, что я трансгендерный мужчина" (Grant et al., 2011). Такие взаимодействия, а также последующие события, должны быть изучены более глубоко для полного понимания.

Трансгендерные мужчины в тюремных условиях

Размещение:

Как уже упоминалось, очень мало исследований было проведено по поводу трансгендерных мужчин в тюремных условиях.

Обычно такие мужчины размещаются в женских тюрьмах и ожидается, что они будут соответствовать женским гендерным ролям и идентичностям на протяжении всего срока заключения, если только они не прошли операцию (Girshick, 2011). Однако, генитальные операции для трансгендерных мужчин труднодоступны и чрезвычайно дороги , и поэтому довольно редки; в выборке NTDS только 6% трансгендерных мужчин прошли операцию. Учитывая эти факторы, те, кто наиболее подвержен риску заключения - молодые, бедные трансгендерные мужчины цвета - будут крайне маловероятно иметь средства для таких операций, даже если они захотят. Кроме того, трансгендерные мужчины обычно физически меньше, чем цисгендерные мужчины, но более мускулистые, чем цисгендерные женщины, особенно если они проходили некоторые гормональные терапии (Simopoulos & Khin, 2014).

Это создает путаницу в плане размещения; трансгендерный мужчина в мужской тюрьме часто будет помещен в отдельное помещение для его собственной безопасности (Simopoulos & Khin, 2014; Howell, 2009). В женской тюрьме тот же мужчина может быть помещен в изоляцию для защиты других заключенных, независимо от его поведения (Simopoulos & Khin, 2014).

Перевод заключенного в отдельное помещение не отличается существенно от одиночного заключения, которое используется для наказания заключенных и/или отделения их от основной массы заключенных, когда они представляют значительную опасность для других (Mintz, 2013). Такой вид изоляции может быть эмоционально и психологически разрушительным для заключенных и лишает их возможности взаимодействовать с другими (Mintz, 2013). Существуют некоторые мужские тюрьмы, которые размещают специальные отделения для трансгендерных, гендерно неконформных или гомосексуальных заключенных, но в женских тюрьмах нет аналогичной структуры (Peek, 2003). Это, вероятно, связано с восприятием того, что женщины не агрессивны, и поэтому гендерно неконформные люди не нуждаются в защите от других заключенных. Это предположение игнорирует как то, что насилие происходит в женских тюрьмах, так и то, что основная часть насилия против трансгендерных мужчин в женских тюрьмах совершается именно сотрудниками, особенно мужчинами (Girshick, 2011). Поэтому перевод заключенного в изолированный отдел может поставить его под еще больший риск физического или сексуального насилия (Howell, 2009). Данные NTDS подтверждают это, с 44% респондентов транс мужчин, сообщивших о домогательствах со стороны тюремного персонала, и 29% о домогательствах со стороны заключенных.

Гендерные роли и ожидания:

Проблемы, с которыми сталкиваются трансгендерные мужчины от сотрудников тюрьмы, похожи на предконтактные факторы риска и укладываются в сложную паутину гендерных ролей, гендерных ожиданий, гомофобии, гетеронормативности, социальной дисциплины и зависти (Tarzwell, 2006). Из-за их сложности их нельзя понять в вакууме; женские тюрьмы имеют глубоко укоренившуюся систему гендерных ожиданий, которая контролируется сотрудниками.

Гомофобия играет важную роль в контроле, издевательствах и домогательствах к транс мужчинам или маскулинным заключённым. Заключенные наказываются не только за проявление какой-либо формы гоморомантического поведения (включая сидение рядом с другим узником), но и за восприятие их как гомосексуальных, даже если это никак не связано с конкретной ситуацией. Например, Гиршик (2011) отметил, что когда два заключенных дрались, охранник спрашивал более женственного из них, пытается ли более мужественный узник «сделать из нее лесбиянку». Это форма контроля над идентичностью, схожая с описанной ранее; люди, воспринимаемые как женщины, независимо от их идентичности, наказываются более строго за нарушение гендерных границ, и этот эффект усиливается в тюремной среде.

Поэтому трансмужчины оказываются в странном положении в строго гендерной среде женских тюрем, и наряду с лесбиянками они подвергаются наибольшей жестокости со стороны охранников. Кроме того, такие узники часто становятся изолированными от других, что ограничивает их сеть поддержки.

Поскольку женщин рассматривают как подчиненных, слабых и зависимых, женские тюрьмы настроены на закрепление этих воспринимаемых гендерных черт. Трансмужчины также ожидаются соответствовать мужской гендерной роли — быть стойкими, не показывать эмоции или слабость и демонстрировать другие поведения, которые охранники считают соответствующими их маскулинному виду. Один из маскулинных узников сообщил, что охранник сказал ему: «О, ты думаешь, что ты мужчина? Я буду относиться к тебе как к мужчине... по-жесткому» (Girshick, 2011). Несмотря на эти требования, узники, имеющие волосы на лице, обязаны его сбривать, что невозможно для некоторых из-за ограничения на использование бритв.

Кроме того, гендерное представление маскулинных узников контролируется одеждой, которую им предоставляют. Во многих тюрьмах боксёры не разрешены и считаются контрабандой — узники могут быть наказаны за наличие их в камерах. Маскулинные узники наказываются с обеих сторон гендерных ожиданий: они нарушают ожидаемую роль людей, которые были назначены женщинами при рождении, но также ожидается, что они будут достаточно «мужчинами», чтобы получить уважение, которое никогда не будет им предоставлено в системе (Tarzwell, 2006; Girshick, 2011).

Медицинские нужды

Как внутри системы, так и за ее пределами медицинская помощь для трансгендерных людей крайне недостаточна (Howell, 2009; Grant et al., 2011). Эта глубокая нехватка помощи усугубляется в условиях тюрьмы, где даже обычные медицинские нужды часто игнорируются. Кроме того, общественное безразличие к здоровью и благополучию узников усугубляет проблему, оставляя очень мало финансирования для программ медицинской помощи в тюрьмах (Howell, 2009). Для трансгендерных узников, которые часто требуют медицинской помощи, превышающей необходимую для цисгендерных узников, существует ряд актуальных проблем. Наиболее распространенной проблемой является прием гормонов. Гормональная терапия считается жизнеобеспечивающим лечением для трансгендерных людей, и резкое прекращение приема этих гормонов может вызвать серьезный эмоциональный, физический и психологический вред (Human Rights Watch, 2006). Суды постановили, что прекращение приема гормонов у узников является жестоким наказанием, начиная с дела Эстелль против Гамбл. В последующие годы этот правовой прецедент был использован для создания законодательства, касающегося лечения и прав трансгендерных узников (Simopoulos & Khin, 2014). Тем не менее, 9% трансмужчин из участников NTDS сообщили о том, что им отказали в гормонах, и 7% сообщили о том, что им отказали в медицинской помощи в тюрьме. Раса также играла роль в этой категории: темнокожие респонденты были наиболее подвержены отказам в гормонах и другой медицинской помощи (Grant et al., 2011).

Только 7% участников NTDS сообщили, что у них не было операции по удалению груди и они не хотели ее, в то время как целых 50% выразили желание провести такую операцию. Кроме того, 53% выразили желание провести метоидопластику (операция по созданию микрочлена), и 27% выразили желание провести фаллопластику (создание фаллоса с использованием кожных пересадок с тела; Grant et al., 2011). Большая часть прецедентного права и исследований в отношении трансгендерных заключенных, получающих государственное финансирование на операции, сосредоточена на операциях для трансгендерных женщин. Хотя эти процедуры могут иметь значительное положительное влияние на психическое, эмоциональное и физическое здоровье трансгендерных людей, их часто считают выборочными (Grant et al., 2011; Simopoulos & Khin, 2014). Необходимы дальнейшие исследования по поводу трансмужских узников и их управления физической дисфория, а также по числу желающих провести переходные операции и тому, как их запросы обрабатываются.

Еще одной областью, требующей обширных исследований, является контроль и лечение ВИЧ у трансмужчин. В общем, транс мужчины считаются находящимися в очень низком риске передачи ВИЧ, так как предполагается, что они занимаются сексом только с женщинами, но это неправда.

Трансмужчины, так же как и цисгендерные мужчины, имеют спектр сексуальностей и занимаются сексом с различными партнерами. Существующие исследования подтверждают идею, что некоторые транс мужчины, особенно те, кто занимается сексом с цисгендерными мужчинами, находятся в высоком риске для ВИЧ-инфекций, но имеют очень мало ресурсов для управления их воздействием и риском. Большая часть литературы по риску и уходу за ВИЧ в тюрьмах относится только к трансгендерным женщинам, которые несомненно находятся в очень высоком риске (Sevelius, 2009). Однако риск ВИЧ, передача ВИЧ и сексуальное поведение среди транс мужчин следует изучить дальше для улучшения понимания и создания лучшей политики.

Идентичность

Хотя обсуждения насилия, здравоохранения и жилищных условий иногда считаются наиболее актуальными с точки зрения политики и исследований, попытки насильственной регуляции и управления идентичностями и самоопределением становятся большой проблемой для транс мужчин, начиная с момента их первого контакта с системой. Это не мелочь. Как сказал один из заключенных транс парней:

«Вы пытаетесь забрать у меня мою идентичность. Вы пытаетесь забрать мою душу, вы просто пытаетесь забрать у меня все. Вы уже забрали мою свободу, но я в этом тоже сыграл большую роль, так что здесь не идет речь о том, кто виноват. Но, послушайте, вы не можете, это все, что у меня осталось — кто я есть, и они пытаются это отнять у меня» (Girshick, 2011).

Другой транс мужчина в исследовании Гиршика жил как мужчина двадцать лет на момент своего заключения в женскую тюрьму (2011). Отрицательные последствия для здоровья, с которыми сталкиваются трансгендерные люди, усугубляются отсутствием принятия и неспособностью жить или выражать себя подлинно (Grant et al., 2011; Howell, 2009; Simopoulos & Khin, 2014).

Стирание и маргинализация трансгендерных идентичностей начинаются с момента их вступления в систему, если не раньше (Mintz, 2013). Важно не предполагать, что вопросы идентичности и стирания являются второстепенными по отношению к другим обсуждаемым вопросам, особенно в глубоко гендерированной тюремной системе. Доступ к таким простым вещам, как одежда, может быть серьезной проблемой для транс мужчин, которых иногда требуют транспортировать в платьях и не разрешают иметь соответствующее мужское белье. Тем не менее, ни одно судебное решение не поддерживало право трансгендерных узников на любую гендерно соответствующую одежду. Даже Калифорния, которая считается прогрессивным местом для трансгендерных политик, включая те, что касаются тюремной системы, не свободна от институционального предвзятости против трансгендерных людей. Поддержка трансгендерных людей крайне ограничена, и определенные базовые протоколы, такие как использование предпочитаемого имени и местоимений заключеных, полностью игнорируются (Howell, 2009). Удаляя предпочитаемые имена и местоимения из записи, становится невозможно точно оценить число трансгендерных узников в системе, а также невозможно уважать их идентичности. Если эти фундаментальные аспекты человеческого достоинства игнорируются, более крупные проблемы не могут быть адекватно решены.

Заключение и Призыв к Исследованиям

Отрицать дефицит данных по всем аспектам опыта и потребностей трансгендерных мужчин в системе правосудия банально невозможно, и это не может продолжать игнорироваться.

Несмотря на то что существующая литература ограничена, имеющиеся данные свидетельствуют о следующем: 

• (a) трансгендерные мужчины имеют более высокий риск взаимодействия с представителями тюремной системы по сравнению с цисгендерными мужчинами и женщинами,
• (b) трансгендерные мужчины более подвержены тюремному заключению, чем цисгендерные мужчины и женщины,
• (c) трансгендерные мужчины сталкиваются с дискриминацией и насилием со стороны представителей правоохранения, которое продолжается в тюремной системе,
• (d) трансгендерные мужчины неправомерно содержатся в женских тюрьмах, где им отказывают в надлежащем лечении и базовом достоинстве,
• (e) трансгендерные мужчины имеют специфические медицинские потребности, которые часто остаются неучтенными,
• (f) опыт трансгендерных мужчин в системе правоохранения и их потребности существенно отличаются от таковых у трансгендерных женщин.

Пока эти вопросы не будут полностью изучены с помощью строгих академических исследований, трансгендерные мужчины продолжат подвергаться значительным психологическим, эмоциональным и физическим рискам при контакте с системой LECJ как жертвы или предполагаемые правонарушители. Необходимо создать лучшее понимание того, как пол, гендер, раса и социоэкономические вопросы влияют на эти взаимодействия. Во-первых, необходимо провести комплексное исследование трансгендерных мужчин в женских тюрьмах, основываясь на исследовании Jenness (2014). Исследование, сосредоточенное на ныне заключенных, можно объединить с исследованиями ранее заключенных трансгендерных мужчин, а также с теми, кто просто контактировал с полицией, чтобы глубже понять различные аспекты этих опытов.

Эти данные позволят исследователям проанализировать пересечения расы, класса и гендерной идентичности с полицейской деятельностью и опытом тюремного заключения среди трансгендерных мужчин. Обладая этими знаниями, можно будет внедрить интервенции, изменения в политике и обучение персонала, которые минимизируют вред, наносимый трансгендерным мужчинам системой правоохранения.

(Оригинал)